МИГРАЦИИ В СЕЛЬСКОЙ МЕСТНОСТИ И АГРОПРОИЗВОДСТВО
В СТАРООСВОЕННОЙ ЧАСТИ РОССИИ

Нефедова Т.Г.,
Институт географии РАН

Фактор заселенности, достаточности трудовых ресурсов всегда был важен при анализе результатов сельского хозяйства. Для того, чтобы понять современную миграционную ситуацию в староосвоенных регионах России и влияние изменений населенности на агропроизводство кратко обратимся к истории.

Депопуляция сельской местности и сельское хозяйство

Общеизвестно, что максимальная численность сельского населения была в 1926 году. Многие регионы при положительном естественном приросте потеряли с тех пор 2/3 сельского населения в основном за счет миграций (если не считать военных и сталинских потерь). И максимум потерь наблюдался именно в полосе староосвоенных районов вокруг Московской области.

Внутрирегиональные различия в динамике сельского населения максимальны тоже в Нечерноземье. Там в течение нескольких десятилетий пригороды и остальная территория характеризовались разнонаправленностью миграционных потоков. В результате на периферии регионов Нечерноземья селян стало меньше в два или три раза. Пригородные районы, наоборот, часто увеличивали численность своего населения или теряли его не так сильно, что в результате увеличивало долю районов при региональных столицах в общей массе сельского населения. Средние и малые города Нечерноземья также концентрировали вокруг себя селян, хотя и не столь сильно, как большие города.

Если посчитать изменение площадей разной степени заселенности за ХХ век, то окажется, что слабозаселенных территорий с плотностью населения менее 10 человек на кв.км стало на 1 млн кв.км больше, причем именно за счет сокращения средне- и плотнозаселенных территорий. Если прежде слабозаселенные территории составляли около половины, то теперь почти ¾ Европейской России (Город и деревня 2001, с.299-301). Запустение сельской местности, забрасывание домов и целых деревень наиболее характерны для Нечерноземья. Здесь ареалы с плотностью населения более 10 человек на кв. км сохранились лишь на 20% территории в пригородах крупных центров. А плотность населения менее 5 человек на кв. км отмечается на 41% территории (без Крайнего Севера). В 1959 году таких территорий было 17%.

Депопуляция привела к тому, что доля домохозяйств, состоящих из 1-2 человек (обычно это одинокие бабушки или двое пенсионеров) на Северо-Западе, в Центральном и даже в Центрально-Черноземном районах составляют около 60%, в Волго-Вятском - около 50% . Крупное коллективное хозяйство на такой трудовой потенциал опираться не может.

Казалось бы – урбанизация это общемировой процесс. Но в России есть две особенности, которые сделали в некоторых районах последствия депопуляции сельской местности почти катастрофичными для сельского хозяйства.

Первая особенность - это сравнительно редкая сеть больших городов, влияние которых на окружающую сельскую территорию оказалось очень велико. В Нечерноземье плотность сельского населения вблизи региональных столиц в среднем в 12 раз больше, чем в наиболее удаленных, окраинных районах. На Юге — всего в 3 раза (рис.1).

Рис. 1. Плотность сельского населения по зонам соседства с областными центрами в нечерноземной и черноземной зонах Европейской России

Главный разлом в заселенности внутри регионов Нечерноземья лежит между пригородными и прочими районами. Второй, уже незначительный, порог пролегает между районами - соседями второго и третьего порядка1. Наблюдается явная пространственная сопряженность показателей продуктивности сельского хозяйства с плотностью сельского населения. В 1990-2000-х гг. средние для административных районов урожайность зерновых культур и надои молока от одной коровы в пределах многих субъектов РФ уменьшались по мере удаления от центров регионов (рис 2 и 3). На окраинах областей, надой опускается ниже 1500-2000 кг молока в год. То же происходит и с урожайностью многих культур, в том числе и повсеместно распространенных зерновых. При таких показателях себестоимость продукции на периферии оказывается непомерно высока, коллективные предприятия, по существу, являются банкротами и влачат жалкое существование, забрасывая поля и постепенно вырезая оставшийся скот. В южных районах столь явной зависимости от плотности населения в продуктивности агропроизводства не видно. Но и там на окраинах регионов при низкой плотности населения, особенно в засушливых районах, многие показатели продуктивности и рентабельности крупных хозяйств, занимающихся растениеводством и стойловым содержанием скота, снижаются. Прич��ны столь сильного и устойчивого влияния городов на окружающую сельскую местность и агропроизводство рассматриваются в отдельных публикациях (Иоффе, Нефедова, 2001, Нефедова 2003). Здесь важно отметить, что при такой организации территории городов попросту не хватило (за исключением некоторых регионов: Московской области и некотиорых южных территорий). Поэтому пригороды и порой полупригороды стали оазисами развития сельской местности среди социально-экономической пустыни.

Рис. 2. Надой от одной коровы в северных нечерноземных и южных регионах Европейской России по зонам удаленности (от 1 до 7) от региональных столиц, кг в год

Рис. 3. Урожайность зерновых культур в северных нечерноземных и южных регионах Европейской России по зонам удаленности (от 1 до 7) от региональных столиц, ц/га

Вторая особенность – неповоротливость колхозов и совхозов, которые оказались неготовы к такому миграционному оттоку. Ведь на Западе параллельно с урбанизацией активно менялась специализация и технологии агропроизводства, шло сокращение сельхозугодий, производительность труда в сельском хозяйстве росла быстрее, чем в промышленности.

В результате миграционный отток и сложившаяся структура расселения оказалась фатальной для колхозного сельского хозяйства староосвоенной зоны. На рисунках 4 и 5 видно, что падение продуктивности земель и скота, которое служит хорошим индикатором кризиса сельского хозяйства, в большинстве регионов Северо-Запада и Центра начался не в 1990-х, а в середине 1970-х гг., когда колхозно-совхозная система в сложившихся условиях исчерпала резервы роста, несмотря на Программу Нечерноземье и большие инвестиции в агропроизводство в 1970-1980-х годах. И только крупные предприятия Московского и Ленинградского пригородов и южных регионов имели резервы.

Рис. 4. Динамика урожайности зерновых в ц/га в выборочных регионах Северо-Запада России за 1940-1999 гг.

Рис. 5 Динамика урожайности зерновых в ц/га в выборочных регионах Центра России за 1940-1999 гг.

Таким образом, дифференциация продуктивности в староосвоенных районах была почти идентична дифференциации населения, хотя его концентрация в пригородах не была единственным фактором успешности предприятий. Сказывалась и инфраструктурная обустроенность этих территорий, и инвестиции из городов, которые все-таки были большими в те предприятия, которые реально давали отдачу и кормили города, то есть в пригороды. Но главное – сама природа нашего социализма, долго поддерживающего на периферии убыточные предприятия, тем самым развивая в них инживенчество и закрепляя отставание. В 1990-х годах при уменьшении государственной поддержки эти периферийные предприятия и рухнули в первую очередь, в то время как в пригородные хозяйства сумели использовать преимущества своего положения и имеющегося трудового потенциала.

Есть ли дефицит трудовых ресурсов в сельском хозяйстве?

Однако неверно было бы думать, что проблемы сельского хозяйства и прежде и теперь связаны только с количественным недостатком трудовых ресурсов. Дискуссия о трудообеспеченности сельского хозяйства развернулась еще в 1980-х годах, когда наличие дефицита труда в селах казалось очевидным (Алексеев, 1990). Ведь работать в Нечерноземье действительно стало некому, в колхозы постоянно посылали горожан. Однако взгляды на причину этого дефицита расходились. Одна точка зрения сводила проблему к чисто демографическим факторам: искусственным демографическим волнам (эху войн), снижению рождаемости, миграционному оттоку. Другая - связывала усиление дефицита труда с несовершенством его организации, непроизводительностью, потерями. Например, в 1980-е годы потери рабочего времени были эквивалентны трудозатратам 4 млн человек, а потери продукции при уборке, транспортировке и хранении агропродукции уничтожали труд 5-6 млн человек (Костаков, 1983) При числе занятых в сельском хозяйстве в 22 млн человек это составляло примерно их половину. Таким образом дефицит этот во многом был мнимым. А в районах с сильным оттоком населения концентрация деятельности в центральных поселках и в пригородах шла рука об руку с концентрацией населения. Поэтому там, где не осталось населения или остались одни старики, не было и общественного производства.

1990-е годы обнажили скрытую прежде нерациональную организацию сельского хозяйства и даже избыток занятости в нем. Полная оценка российской сельской безработицы, получаемая на основе опросов по методике Международной организации труда, в конце 1990-х гг. достигала 18% (Состояние, 2000). В отдельных сельских администрациях, например, Ленинградской области, она достигает 20%. Руководители многих агропредприятий признают избыток занятости на них и хотели бы сократить численность своих работников, особенно в связи с кризисным сокращением производства. Но удерживают их не экономические, а социальные причины: боязнь оставить сотни человек без работы при монофункциональности сельской местности и ограниченных возможностях трудоустройства.

Тем не менее, абсолютное сокращение работников сельхозпредприятий все же произошло. Их численность только за 1990-е годы уменьшилась на 4,2 млн человек (там же). Насколько это связано с естественной и миграционной убылью трудоспособных сельских жителей (смерть, выход на пенсию, отъезд в город), а насколько с переменой их деятельности, понять сложно. Но можно отметить, что в 1990 году российское сельское хозяйство давало соответствующее место работы 48% трудоспособного сельского населения России, а в 2000-м — только 39% (Демографический ежегодник 2001, с. 36—37; Труд и занятость, 2001, с.61).

Многие проблемы села связаны с тем, что его жители с упадком колхозов и совхозов и с неразвитостью альтернативных сельскому хозяйству отраслей не имеют иных занятий, кроме своего индивидуального хозяйства, которые стали бы для них материальным и моральным жизненным стимулом. Отходничество и вахтовая работа сельских жителей в городах становятся весьма распространенным явлением. И все же сокращение занятости было несравнимо меньшим, чем упадок агропроизводства, что наглядно показывает рисунок 6.

Рис.6 . Динамика сельскохозяйственного производства и занятых в сельском хозяйстве в % к 1985 году

Чтобы понять взаимосвязи трудообеспеченности коллективного агросектора и его продуктивности, были сопоставлены показатели количества КРС на одного занятого и продуктивности коров в разрезе внутрирегиональных административных районов всей Европейской России в 2000 г. Однако прямой связи здесь не обнаружилось. Коэффициент корреляции ничтожно мал (0,1). В то же время результаты производства сильно зависят от плотности сельского населения (коэффициенты корреляции 0,5-0,7). Более того, в Нечерноземье в районах депопуляции плотность менее 10 человек на кв.км является в определенной мере критической для нормального существования растениеводческих производств в коллективных предприятиях, а плотность менее 5 человек на кв.км – для коллективного животноводства (Нефедова, 2003, с.328-340). Это не касается хозяйств населения, которые, наоборот, наиболее мощны при плотности населения от 5 до 15 человек на кв.км, правда при более низкой плотности также постепенно сходят на нет из-за возрастных ограничений оставшегося населения. Видимо, для коллективного сельского хозяйства важно не столько количество трудовых ресурсов, сколько их качество, зависящее от общего состояния сельской местности, ее "здоровья".

Таким образом, низкий уровень заселенности староосвоенных районов, сформировавшийся в результате долговременного миграционного оттока наиболее активной и трудоспособной части населения, является не столько показателем количественного дефицита трудовых ресурсов для существующего сельского хозяйства, сколько индикатором особой социальной среды с преобладанием старших возрастов и с разнообразными социальными патологиями, включая алкоголизм, разрушающими сельские сообщества и делающими невозможным нормальное функционирование там крупных предприятий и даже фермеров.

Смена трендов миграций и изменения в сельской местности

В связи с качественным истощением трудовых ресурсов села в ряде районов России, и особенно вне пригородных зон в Нечерноземье, особый интерес вопрос - улучшился ли трудовой потенциал в связи с миграциями в сельскую местность в 1990-х годах.

Как известно, политический и экономический кризисы вызвали слом прежних тенденций в динамике сельского населения: оно начало расти. Сначала, в 1991—1992 годах, прибавку сельского населения дали «возвраты» сельского статуса поселкам городского типа (табл. 1), поэтому фактического увеличения жителей за этим не было. Но в 1992—1994 годах резко увеличились межрайонные и международные миграции в село. Миграционные службы в среднем около 40% прибывающих в регионы направляли в село, хотя большинство приезжих — выходцы из городов. Но в начале 1990-х годов на селе было легче получить жилье, хотя труднее с работой и заработком. При сильном перепаде цен да еще в стрессовых обстоятельствах фактор пристанища часто перевешивал все другие. Плюс возможность получить землю, а иногда кредит на постройку дома. Тем не менее, для очень многих приезжающих в села горожан, особенно из бывших республик СССР, это лишь временная остановка на пути в город. Когда к середине 1990-х выяснилось, что и при кризисе заработать легче все же в городе, притом крупном, миграции снова канализировались в города и крупногородские регионы.

В 1992 году произошел еще один важный перелом — вековой устойчивый естественный прирост сельского населения сменился на убыль. Поначалу миграции в села даже перекрывали естественную убыль, но, начиная с 1995 года, сельское население стало вновь сокращаться, как и до 1990-х гг. Правда, статистика фиксирует небольшой прирост сельского населения в 1999 году, но он тоже был связан с феноменом «административной рурализации».

Таблица 1.

Прирост сельского населения и его составляющие, 1959—2000, тыс. человек

Источники: Демографический ежегодник 1995: 19; Демографический ежегодник 2001: 21. Численность и миграции 2002: 17, 2004: 17

Серия карт на рисунках 7 – 11 показывает смены трендов миграций в сельскую местность. В предыдущем десятилетии (1979—1988) положительный миграционный прирост на селе в Европейской России был только в пригородных Московской и Ленинградской областях, а также на Ставрополье. В 1990 году число регионов, где приезжающих было больше, чем уезжавших, достигло одиннадцати, а к середине 1990-х население в села притягивали почти все регионы Европейской части, кроме северных². Особенно привлекательной для мигрантов стала юго-западная полоса. Однако со спадом внешней по отношению к регионам миграционной волны постепенно возвращается прежнее распределение лидеров. К 2000 году ими вновь становятся Московская и Ленинградская области и южные регионы Северного Кавказа. И хотя сальдо миграций в села остается положительным, из всех областей России только Белгородская сохранила прежнюю привлекательность — численность вновь прибывающих туда жителей составляет ежегодно 1% ее населения. И, наконец в 2000 годах мы видим возвращение к оттоку из села почти всюду за исключением тех же пригородов и юга.

Рис. 7. Сальдо миграций в сельской местности на 10000 сельского населения в 1979-1988 годах

Рис. 8. Сальдо миграций в сельской местности на 10000 сельского населения в 1989-1993 годах

Рис. 9. Сальдо миграций в сельской местности на 10000 сельского населения в 1994-1995 годах

Рис. 10. Сальдо миграций в сельской местности на 10000 сельского населения в 1996-2000 годах

Рис. 11. Сальдо миграций в сельской местности на 10000 сельского населения в 2001-2002 годах

Только сельская местность Московской и Ленинградской областей продолжают сохранять миграционную аттрактивность (рис. 12). Но этот кратковременный всплеск миграций в села даже вместе с административной рурализацией при увеличивающейся естественной убыли не дали прироста сельского населения в староосвоенных районах. Только Юг и Поволжье показали реальный рост заселенности сельской местности в 1990-х годах (рис. 13).

Рис. 12. Динамика сельского населения, 2002 год в % к 1989

Рис. 13. Сальдо миграций в сельской местности староосвоенных районов Европейской России в 1980-1990-х годах

Внутри регионов также с середины 1990-х наблюдалось возвращение центростремительных перемещений сельского населения. Например в Ярославской области миграции в село наблюдались только в самом начале 1990-х, да и то извне в пригороды и полупригороды. А некоторую прибавку населения дали в основном преобразования пгт в села. А с 1996 г. вновь начался явный переток сельского населения из периферии в пригороды и города. Разница только в том, что прежде это были пригороды не только крупных, но и средних городов (Рыбинска, Тутаева), а теперь – только Ярославский район.

В Псковской области, которая потеряла с 1926 г. более 80% сельского населения, в начале 1990-х нарушение привычных трендов миграций было воспринято с воодушевлением. Была разработана программа «Переселение», которая предполагала 4 типа миграционного прилива в деревню: помимо индивидуальных мигрантов из республик бывшего СССР, северные переселенцы, российские немцы и так называемое «общинное переселение» для выходцев из прибалтийских республик. Но денег, естественно, не хватило. Финансировалось 2 тыс.человек в год при потоке в начале 1990-х в 30 тысяч. Но всем давали по 2 га земли, а фермерам – по 20 га. Общинные переселенцы из Прибалтики строили жилье сами заранее на кредиты, потом перевозили семьи. Но порочность этой системы состояла в том, что с их помощью пытались поднять глубинку, а они, горожане, в результате построив дома, превратили их в дачи, а сами перебрались в города или пригороды, где была работа.

В Белгородской области миграционная нагрузка в селе была одной из максимальных. Но русские переселенцы - тоже горожане и стремились они если не в город, то в пригород (плотность населенияч Белгородского района выросла с 20 до 37 чел на кв.км). А в глубинку ехали выходцы их, Казахстана, средней Азии, и лишь отчасти Украины и т.п., то есть даже в ЦЧР происходила явная национальная территориальная сегрегация населения, что уж говорить о южных регионах. Вся эта нагрузка ложилась на ту же инфрастуктуру, которая порой не выдерживала.

В целом можно сказать, что сельские мигранты экономических проблем не решили, а скорее создали новые. Внешняя подпитка мигрантами на постоянное место жительства все-таки происходила больше в пределах основного опорного каркаса развития сельского хозяйства, то есть в пригородах и на юге России. Это консервировало зоны депрессии и депопуляции. График на рис. 14 четко показывает, что подпитка села сошла на нет. Международные и межрайонные миграции в сельскую местность на постоянное место жительства свелись в староосвоенных районах к нулю, а внутренние давно уже вновь стали отрицательными.

Рис. 14. Составляющие сальдо миграционного баланса в сельской местности в 1992-2002 гг.

Особый вопрос – это прибывающие на постоянное жительство нерусские мигранты из южных республик бывшего СССР. Еще до 1990-х годов в наших селах работали выходцы с южных окраин Союза. Так, многие специалисты (агрономы, ветеринары) были кавказцами, получившими образование дома и нашедшими применение в России. Существовали специальные программы заселения российской глубинки выходцами из других республик СССР. Например, в Псковской области было создано специальное бюро трудоустройства, которому «сверху» спускали планы вторичного заселения сел. Его сотрудники сами ездили проводить вербовку в трудоизбыточные районы бывшего СССР, хотя, по их собственному признанию, толку от этих поездок было мало. В то же время аграрии приезжали из таких районов сами и жили годами без прописки.

В современных условиях в тех староосвоенных районах, где местные трудовые ресурсы ��стощены оттоком в города, привлечение таких мигрантов может стать спасением для немногих жизнеспособных агропредприятий. Переселенцы не только пытаются устроится на работу в колхозы или наладить свое частное хозяйство. Они способны поднять почти рухнувшие агропредприятия. Например, в Ленинградской области на развалинах совхоза "Молодежный" под г. Кириши корейцы из Средней Азии решили создать показательное хозяйство, своего рода корейские кибуцы (Выживание в тепличных…., 2001). Арендовав совхозные земли, 25 корейских застрельщиков из Узбекистана привлекли местное население, сплотив коллектив в 150 человек, и начали восстанавливать заброшенные теплицы для выращивания овощей. Корейскую общину заметили и даже пригласили в соседнюю Новгородскую область для выращивания… льна.

Но наши северные условия не слишком влекут мигрантов с юга. Для тех же, кто приезжает, главной проблемой является не трудовая и земельная конкуренция, как на юге (Нефедова, 2004), а убогая и разложившаяся сельская среда, заставляющая их группироваться в замкнутые сообщества, противостоящие своему окружению. Более перспективным в Нечерноземье может оказаться заселение мигрантами опустевших сел, не облюбованных по тем или иным причинам городскими дачниками, причем не в самой глубинке, а скорее на полупериферии, немного ближе к городам. Те местности в маргинальных и полумаргинальных районах Нечерноземья, которые удастся сохранить от наступления лесов, могут представлять собой мозаичные образования – либо аграрно-дачные, либо, как в современном Среднем Поволжье, многонациональные с перемежающимися небольшими деревнями, где преобладает русское, дагестанское, узбекское население. Хотя и в этих районах многие исследователи констатируют повышение уровня напряженности и даже ксенофобии местных жителей (хотя и не столь сильной, как на юге России) в некоторых сельских районах, особенно там, где есть переселенцы, представляющие собой народы с наибольшей «социальной дистанцией» от русского населения (Леонова, 2005): цыгане, народы Кавказа и Закавказья и др..

И все же сельскому хозяйству рассчитывать придется не на постоянные, а, скорее, на временные миграции в деревню.

Спасут ли сельское хозяйство временные мигранты?

Анализ влияния временных миграций на сельское хозяйство крайне сложен из-за отсутствия какой-либо статистики. Большая часть гастарбайтеров в сельском хозяйстве концентрируется на юге и востоке. Это проблема рассмотрена в отдельной публикации (см. Нефедова 2004). В староосвоенные районы, особенно пограничные, больше едут из Белоруссии и Украины на высаживание рассады, прополку и уборку урожая. Эта работа в течение 3-4 недель ведется практически нелегально, обычно без всяких договоров. Ориентация временных мигрантов на село или город часто зависит от национальности. Например, армяне и азербайджанцы почти всегда предпочитали город. А вот мигранты из Средней Азии и Казахстана охотно едут работать в деревню. Белорусские трудовые мигранты делятся между городом и деревней почти поровну: по некоторым оценкам, в сельском хозяйстве России работают 45% от их общего числа (Тихонова, 2003).

Официальная статистика показывает единовременное присутствие в России 300 тысяч "трудовых мигрантов", а по оценкам Федеральной миграционной службы МВД России, их реальное число в десять-пятнадцать раз больше (Население России, 2002, с.134). Примерно четверть работников-мигрантов заняты в сельском и лесном хозяйствах (Тюрюканова, 2005). Однако любые оценки масштабов такой миграции недостоверны. Даже перепись населения вряд ли покажет реальную картину. Участие в переписи – дело добровольное, а нелегальные мигранты избегают любых контактов с официальными структурами.

Только в Белгородской области в конце 1990-х зарегистрированные временные трудовые мигранты составляли ежегодно 6-7 тысяч, из них 94% были граждане Украины. В сельском хозяйстве на сезонных работах заняты в основном женщины. Белорусов больше всего в Псковской и Смоленской областях, но зона их распространения шире. А еще молдаване, которых теперь можно встретить чуть ли не в каждом четвертом колхозе, причем только треть трудовых мигрантов из Молдавии живет в России легально. То есть учесть всех мигрантов практически невозможно.

Существует мнение, что гастарбайтеры не создают конкуренции на российском рынке труда, так как занимают ниши низкоквалифированного труда там, где есть дефицит рабочей силы. По крайней мере прямой связи между уровнем безработицы и миграцией не просматривается. И все же конкуренция есть. Хотя бы потому, что в обветшавшие, отдавшие городам своих активных уроженцев и, что греха таить, нередко опустившиеся русские села приезжают, нацеленные на заработки и малопьющие люди. К тому же они понижают расценки на труд. Особенно это касается среднеазиатских рабочих, в том числе таджиков, готовых работать и жить в самых ра��ских условиях. Руководители хозяйств отмечают более высокую ответственность иностранных рабочих, часто предпочитая их местным рабочим. Особенно это заметно в пригородах, где нет явного дефицита трудовых ресурсов в селе, но местное население предпочитает иные заработки, а на агропредприятиях все чаще можно встретить группы работников-молдаван и даже выходцев из Средней Азии. Главным лимитирующим фактором оказывается наличие жилья для временных работников типа общежития. При всем удобстве использования дешевого труда иностранных рабочих, следует признать, что такая тактика не поощряет модернизации сельского хозяйства. В кризисные периоды при остром дефиците средств она оказывается полезной, но замена механизации в сельском хозяйстве дешевым ручным трудом не способствует его развитию.

Особая группа временных мигрантов – арендаторы, как правило, всегда иноэтнические. Особенно много их на юге, где корейцы, дагестанские народы выращивают овощи на заброшенных колхозных полях. Но их можно встретить и в староосвоенных районах. Местное население к такой аренде, связанной с определенными рисками, оказывается как правило, не готово, хотя руководитель хозяйств и местные сельские администрации охотно отдают землю в аренду почти бесплатно. Чаще местные жители за гроши подрабатывают на прополке и уборке у арендаторов.

Проблема временных сезонных рабочих и арендаторов в том, что зимой они должны уезжать к себе домой. Но делают это далеко не все, тем самым увеличивая сезонную люмпенизацию населения (Смидович, 2005).

Итак, российской деревне без дополнительной рабочей силы по-прежнему не обойтись. Если в советское время горожан и аграриев из других республик приглашали для восполнения недостающих трудовых ресурсов, то теперь потребность во временных работниках определяется, скорее, их большей конкурентоспособностью. Часть из них укореняется и постепенно переходит в постоянные.

Роль горожан в сельском хозяйстве

Если о гастарбайтерах пишут, то роль кратковременных миграций горожан и их участие в агропроизводстве в сельской местности остается неясной. Простые расчеты показывают, что из 56% агропродовольствия, которое производят хозяйства населения согласно официальной статистике (Сельское хозяйство, 2004), большая часть приходится именно на горожан (рис. 15). Удельно они производят, конечно, меньше, но численно их больше. На масштабы этих сельско-городских миграций хотя бы косвенно указывает учитываемое статистикой число домохозяйств, имеющих сады и огороды - 19 миллионов семей. Однако статистика вовсе не учитывает тех горожан, что купили дом в деревне. И тем более выпадает из учета огромный пласт городских родственников и наследников селян, который увеличивается по мере вымирания сельских стариков. Значительная их часть ведет товарное хозяйство. Например, в знаменитом ростовском луковом районе в Ярославской области вокруг озера Неро, большая часть местного населения по демографическим причинам уже не может вести такое же, как прежде, товарное хозяйство. Однако почти каждый третий торгующий своей продукцией на шоссе Москва-Ярославль оказался жителем Ростова, Ярославля и даже Москвы, унаследовавшими сельские дома и регулярно приезжающими в дома предков не столько для отдыха, сколько для ведения сельского хозяйства. То же самое происходит и в Луховицком районе Подмосковья, известном товарным производством огурцов населением. Причем, городские дачники также включаются в огуречный бизнес (см. подробнее Нефедова, 2003).

Рис. 15. Производство городских и сельских хозяйств населения, 2002 г.

Главным носителем инерции, судя по всему, служит в сельских районах социальная среда, которая воспроизводит в определенном месте не только определенную специализацию частного сектора но и его товарность. Меняются поколения, приходят городские дачники, меняются экономические условия, но в разных районах как бы действуют разные программы деятельности людей. Такое воспроизведение определенных форм человеческого поведения по непосредственным образцам можно определить как социальные эстафеты (М.А.Розов 2004). Именно они заставляют горожан в определенных районах активно включаться в местное товарное производство, а доходы от сельского хозяйства порой превышают нищенские бюджетные зарплаты в городах.

Но даже если нет агропроизводства, дачники все равно сохраняют деревню. Например, граница дачного освоения сельской местности москвичами и петербуржцами проходит по югу Псковской и Новгородской области. В Валдайском районе, уладенном от Москвы на 400 км, местное 30-ти тысячное население увеличивается летом за счет дачников до 100 тысяч. И хотя деревня потеряла здесь много населения, и некоторые села почти не имеют жителей, там строятся дома, появляются новые улицы. В Переславском районе Ярославской области, который гораздо ближе к Москве, на одного местного жителя приходится 2-3 москвича или подмосквича.

В районах концентрации горожан создается более открытая сельская среда, благоприятная и для развития мелкого частного бизнеса. Однако сезонные миграции горожан в деревню имеют и некоторые отрицательные последствия. Прежде всего горожане сохраняют деревню избирательно и, естественно, не поднимут ее крупного производства. То, что большинство горожан все же гораздо меньше времени уделяет сельскому хозяйству, а значительная их часть не ведут его вовсе, по мнению сельских администраций, разлагает сельское население. И это несмотря на то, что горожане активно скупают продукцию индивидуальных хозяйств. Но их большие финансовые возможности и готовность платить не стимулируют производство, а ведут лишь к росту цен. Например, в валдайской глубинке, где много московских дачников, цены на молоко, картофель, ягоды, грибы были гораздо выше, чем в других деревнях того же района. Более того, возможность легких заработков приводит часто к росту инживенчества и алкоголизма в деревне. В результате и дачники вынуждены в поисках надежных и дешевых работников обращаться к молдаванам, таджикам и т.п.

Итак, российской деревне без дополнительной рабочей силы по-прежнему не обойтись, хотя причины и способы привлечения «сторонних» работников со временем меняются. Если в советское время горожан и аграриев из других республик приглашали для количественного восполнения трудовых ресурсов при общей низкой продуктивности сельского хозяйства России, то теперь потребность в иноэтнических работниках определяется, скорее, их большей конкурентоспособностью, более высоким качеством труда и лучшей адаптацией к рыночным условиям. Увеличился и поток неконтролируемой миграции. Несмотря на то что потребность в работниках выше в Нечерноземье, большая часть сельских мигрантов едет все же в южные районы.

В то же время прогнозы численности населения говорят о дальнейшем его сокращении (Вишневский, 2005). При этом сельское население с восстановлением прежних миграционных тенденций из села в город на фоне сильной естественной убыли будет сокращаться очень быстро, особенно в староосвоенных районах. Сельское хозяйство, наоборот, постепенно выходит из кризиса. Правда, произошла концентрация производства и некоторая адаптация выживших предприятий к новым рыночным условиям, в результате которых требуется меньшее число занятых, чем прежде. Тем не менее, проблема трудовых ресурсов в сельском хозяйстве в связи тающим сельским населением может встать очень остро. Еще острее проблема потерь огромных площадей освоенного пространства в сердце России, которое зарастает лесом. В связи с этим, ксенофобская миграционная политика государства (Муравьев 2005), всячески ограничивающая приток и русских, и иноэтнических мигрантов на постоянное место жительства или на временные заработки кажется особенно неразумной. Так ли уж страшно иметь в Нечерноземье полинациональную сельскую местность, подобную поволжской? Или лучше стена глухой тайги, поглотившей и освоенные ландшафты, деревни и памятники культуры?

Литература

1. Алексеев А.И. Многоликая деревня. М.: Мысль, 1990.
2. Выживание в тепличных условиях//НГ №133 от 24.07.2001
3. Вишневский А. Демографическое будущее России//Отечественные записки. Миграция: угроза или благо, 2004, № 4
4. Город и деревня в Европейской России: 100 лет перемен /Под ред. Т. Нефедовой, П. Поляна, А. Трейвиша. М.: О.Г.И., 2001.
5. Демографический ежегодник России, 1995 … 2001. М.: Госкомстат России, 1995, 2001.
6. Иоффе Г.В., Нефедова Т.Г. Центр и периферия в сельском хозяйстве российских регионов // Проблемы прогнозирования. 2001. № 6.
7. Костаков В.Г. Трудовые ресурсы села // Знание — сила. 1983. № 2.
8. Леонова А. Неприязнь к мигрантам как форма самозащиты// Отечественные записки. Миграция: угроза или благо, 2004, № 4
9. Муравьев А. Ксенофобия: от инстинкта к идее// Отечественные записки. Миграция: угроза или благо, 2004, № 4
10. Население России 2001/под ред. А.Г. Вишневского, М. Институт народно-хозяйственного прогнозирования РАН, Центр демографии и экологии человека, 2002
11. Нефедова Т.Н.Сельская Россия на перепутье (географические очерки).М, Новое издательство, 2003
12. Нефедова Т.Г. Нерусское сельское хозяйство //Отечественные записки. Административная реформа. М. 2004, № 2
13. Розов М.А.Феномен социальных эстафет. Смоленск, Смотенский Гос.пед.университет, 2004
14. Сельское хозяйство, охота и лесоводство в России. М. Федеральная служба государственной статистики, 2004
15. Смидович С. Москва слезам не верит// Отечественные записки. Миграция: угроза или благо, 2004, № 4
16. Состояние социально-трудовой сферы села и предложения по ее регулированию: Ежегодный доклад по результатам мониторинга. М.: Министерство сельского хозяйства и продовольствия РФ; ВНИИ экономики сельског�� хозяйства, 2000.
17. Тихонова Л.Е. Различные виды трудовой миграции в Беларуси: масштабы, направления и пути регулирования// Трудовая миграция в СНГ: социальные и экономические эффекты, М, Центр изучения проблем вынужденной миграции в СНГ, 2003
18. Труд и занятость в России. М.: Госкомстат России, 2001.
19. Тюрюканова Е. Трудовая миграция в России // Отечественные записки. Миграция: угроза или благо, 2004, № 4
20. Численность и миграции населения Российской Федерации в 2000 году...2002 году…2003 году. М.: Госкомстат России, 2001, 2003, 2004.
    

¹Для выявления характера влияния крупных городов, которыми являются чаще всего региональные центры, использовался показатель соседства. Административные районы группировались следующим образом: пригороды - соседи региональной столицы, то есть соседи первого порядка (зона 1), полупригороды - соседи этих соседей, то есть соседи второго порядка (зона 2), Зона 3 – полупериферия и далее от 4 до 7 зог – периферия регионов. Без огромных регионов европейского Севера средние расстояния по порядкам соседства следующие: центры соседей второго порядка удалены от своей столицы на 65 км, третьего – на 116, четвертого – на 173, пятого – на 235, шестого – на 300, седьмого – на 394, восьмого – на 437 км.

² Особый случай стрессовых миграций из горячих точек Северного Кавказа, в том числе и в Ингушетию, здесь не рассматривается